Саммари: Недзи узнает о Хинате то, чего не знает она сама.
Подражание
читать дальше
За окном – слезы.
Мутное небо в тучах.
Это плачет день.
Мутное небо в тучах.
Это плачет день.
С Хинатой что-то было не так.
Подобрав под себя ноги, Недзи сидел за столом и кисточкой выводил в новой тетради иероглифы, оттачивая каллиграфию. Это занятие, так похожее на медитацию, требовало очистить разум от лишних мыслей, но отрешиться не получалось.
С Хинатой что-то происходило. И ему это не нравилось.
«Дух, Жизненная энергия». Недзи посмотрел на только что нарисованный иероглиф с изрядной долей недоумения, но кисточку не отложил.
Это началось сразу после миссии Хинаты с Нара Шикамару и парнем из «Корня» АНБУ, Саем. Что именно произошло на том задании, оставалось тайной, покрытой мраком, рассеять который было не под силу даже бьякугану. Узнать что-то, не прибегая к прямым вопросам, не представлялось возможным, а задавать прямые вопросы Недзи избегал. В конце концов, присмотр за Хинатой больше не входил в его непосредственные обязанности.
«Шестое чувство». Недзи нахмурился, рассматривая иероглиф. Он сам не понимал, почему чувствует себя так... неспокойно.
Ему бы радоваться, что теперь не приходится тренировать Хинату. Так ведь гораздо проще. С другими людьми всегда сложно, и чем больше они значат для тебя, чем сложнее, а для Недзи не было более важного, более ненавистного человека, чем Хината.
За семь лет, которые прошли с того дня, когда она едва не стала его первой жертвой, Недзи не смог усмирить эту ненависть. Не сумел убедить себя относиться к Хинате так же равнодушно-неприязненно, как к остальным.
Стоило ему увидеть ее, заговорить с ней – и ненависть спадала, как чары... или повинуясь чарам. Сложно было ненавидеть Хинату, находясь рядом с ней, видя, как сложно ей даются простейшие вещи, которые Недзи делал, не задумываясь.
Она не сдавалась. Никогда не отступала. Отказывалась опустить руки и отдаться на милость судьбы. В какой-то мере она была безрассудной, в какой-то – глупой (чего только стоили ее ужимки, немедленно проклевывающиеся, когда рядом появлялся Наруто), но, когда Недзи был с Хинатой, он ухитрялся непостижимым образом не замечать ее многочисленных недостатков.
Иероглиф «Женщина». Недзи досадливо поморщился – слишком простое начертание. Совершенно не подходит для того, чтобы оттачивать его мастерство.
Не успевало пройти и получаса после очередной тренировки, как Недзи был готов крушить все вокруг от снедающих его крайне отрицательных эмоций. Злость на Хинату, ничем конкретно не обоснованная, плавно перетекала в злость на себя, а потом – в чувство вины, которое Недзи упорно отказывался признавать.
«Я ненавижу ее.
У нее есть талант – извлекать худшее из глубин моей души.
Ее тупость выводит меня из себя.
Я ненавижу ее».
Причина данной ненависти находилась за гранью его понимания. А может, Недзи просто не хотел признавать ее – так же, как чувство вины. Возможно, подсознательно он считал, что в таком случае станет еще более несчастным.
Иероглиф «Боль». Острый, четкий, ясный. Боль окружает невидимой аурой, преломляющей восприятие; Недзи на мгновение прикрыл глаза.
Если бы не Хината, он давно смирился бы со своей судьбой. С тем, что его, гения клана, держат на привязи, как хищную птицу, изредка прикармливая кусками сырого мяса. Вон, дзенином стать позволили... Хотя это клану тоже на руку. Теперь оплата за его услуги синоби значительно возросла, а ведь большая часть этих денег уходит туда же – в клан. Свобода, которую ему предоставили с достижением совершеннолетия, была очень относительной. Можешь исполнять какие угодно миссии, любым способом и в любых количествах, но по их завершению ты должен вернуться в родной клан. У тебя нет права на личную жизнь; ты – гений, а значит, ценное имущество. Каждый твой шаг под контролем; ты можешь обрести свободу только в бою.
Недзи прекрасно знал это; часы, которые он тратил на тренировки, и краткие мгновения сражений были его лучшим временем и, в принципе, его все устраивало. Он не нуждался, он мог заниматься любимым делом; он вынужден был подчиняться, но ведь каждый из нас подчиняет либо подчиняется. Кому какая судьба выпала, тут уж ничего не изменишь. И потом, подчинившись, всегда получишь что-то взамен. Новые умения, отношения, деньги, в конце концов. Все – дань безупречному умению подстраиваться под других, говорить то, что хотят услышать, делать то, чего ждут. Высокомерная отрешенность этому не помеха – она, скорее, помогает тем, под кого гнешься, гордиться собой. Показная холодность не отталкивает людей, а, наоборот, привлекает. А если она еще и искренняя...
Иероглиф «Путь».
Хината не оставляла от этих представлений Недзи камня на камне.
Она не подчиняла, но и не подчинялась тоже. Не плыла по течению, не плыла против течения; только туда, куда ей было нужно. Хинате не нравилось сражаться, ее призванием было не убийство, а в первую очередь защита, но это не мешало ей тренироваться столько же, сколько Недзи, если не больше. Он знал, что тренировки даются ей тяжело. Не оттачивание мастерства, не доведение до совершенства, не небывалые комбинации привычных атак – тяжкий труд. У Хинаты не было ни малейшего таланта к боевым искусствам. Ее собственное тело подчинялось ей с заметным трудом, порой она промахивалась по цели даже тогда, когда точно должна была попасть. Все – от неуверенности в себе; она могла упасть на ровном месте, и встать, и пойти дальше.
Зачем? Недзи не понимал.
Он не «падал» никогда, и при этом его все время заносило в сторону, а «дорога» Хинаты была прямой. Его достижения ценились, его считали полезным, но Хината, не признанная никем, кроме товарищей вне клана, обладала чем-то другим.
И тогда Недзи понимал, что в его жизни нет особого смысла, и что он ничего не оставит после себя. Ему никогда не стать мастером неожиданных поступков, и его талант предсказуем так же, как он сам. А если он упадет больше двух раз подряд, то не сумеет подняться. Останется только опереться на того, кто рядом.
Иероглиф «Семья».
Хината заставляла Недзи верить, что он стоит в самом начале своего пути, что он зачем-то нужен миру, что каждый его шаг ведет к неведомой высшей цели.
Хината видела в нем личность... думала о нем много лучше, чем он был.
Должно быть, именно поэтому, оказавшись рядом с ней, он на время успокаивался, будто уняв боль в незаживающей ране, а потом, после расставания, эта рана наполнялась вязким гноем внезапного осознания.
«Все, что она делает, расшатывает мою уверенность в собственных силах. Каждый ее жест, каждый взгляд, каждое случайно оброненное слово режут как ножом; раз за разом я понимаю, что мое существование бессмысленно, а убеждения ошибочны.
Я поведен на ней».
Именно поэтому Недзи первым понял: с Хинатой что-то случилось. Он сам не понимал, почему так считает – для его тревоги не было никаких реальных оснований...
До тех пор, пока не нашел как-то на террасе окровавленное полотенце.
Иероглиф «Истина».
Недзи покачал головой – полотенце тоже ничего не доказывало. Его мог забыть кто угодно, да у кровотечения могут быть разные причины. Неприятно, конечно, но вряд ли фатально. Остановить кровь – только и всего...
А тревога продолжала расти.
Недзи не так-то часто видел Хинату. Общих миссий у них не было еще с подросткового возраста, жили они в разных домах, тренировались по отдельности. Кроме того, Недзи сознательно избегал того, чтобы долго оставаться на территории клана. Его комната поражала воображение своей пустотой. Недзи редко ночевал там. Он пропадал на бесконечных миссиях, сознательно заваливая себя работой.
Увидеть Хинату пару раз, случайно, мельком – этого хватило для того, чтобы составить определенное впечатление.
Недзи не понимал, чем думают ее товарищи по команде. А Куренай-сан? Другие Хьюги? Наруто, наконец? Неужели никто ничего не заметил? Да, в ее энергетической структуре ничего не изменилось, но пятна крови на полотенце, которым она вытирает лицо, а потом смотрит недоуменно – откуда? Дыхание, сбивающееся от малейшей нагрузки... И то, что ее тошнит через раз – тоже не считается?
Впрочем, Недзи тоже не видел всего этого – только полотенце, – но мог представить, обратив внимание на чисто внешние признаки. В конце концов, никто лучше него не знал движения Хинаты. Разве что Хиаси-сама... хотя он тоже не в счет. Он давно отказался тренировать старшую дочь, переключившись на более перспективную младшую.
Он никогда не пытался ее убить. Не думал об этом чудовищно долгими вечерами, находя какое-то мазохистское удовольствие в подобных мечтах. Не чувствовал себя побежденным на чуунин-экзамене – когда Хината собралась и решилась сражаться, и приняла клановую боевую стойку, так, что прямо у него перед глазами оказалась ее рука с неровно обрезанными короткими ногтями и сбитыми костяшками пальцев. Недзи и сейчас помнил, что в тот день сгиб ее большого пальца пересекала тонкая царапина, а на бежевом рукаве подсыхало темное пятно. Тогда он смотрел, не в силах отвести взгляд. Робкая девочка, которую он помнил с раннего детства, при виде которой в груди поселялось необъяснимое тепло, позже сменившееся ходом; предательница из старшей семьи, – ей от рождения дано все, о чем он мог только мечтать.
Иероглиф «Тишина». Плавные, округлые линии. От тишины не ждешь многого, но только в немногословности рождается что-то настоящее.
Как тогда: несмелая девочка – и вдруг...
Соперник. Враг.
Он предлагал ей отступить. Он, правда, предлагал.
А потом не смог остановиться. Он никогда не умел останавливаться, если дело касалось Хинаты. Каждый раз, когда она делала шаг ему навстречу, в Недзи что-то ломалось... нет – опрокидывалось. Как кувшин с холодной водой или миска с едой. Дурная примета.
Он терял над собой контроль и отчаянно радовался тому, что Хината всегда воспринимала его в первую очередь как брата. Вздумай она хоть раз обратиться к нему с такой неосознанно заискивающей интонацией, которая звучала в ее голосе всякий раз, когда пыталась общаться с Наруто...
Иероглиф «Страсть»; Недзи торопливо пролистнул страницу, смазывая только что написанное.
Он не хотел думать, что могло бы произойти. Были в его жизни вещи, на которых наложил негласное табу.
С тех самых пор, как его мечта о том, чтобы убить ее, почти сбылась.
Он помнил о том, что тогда случилось. Помнил, когда впервые увидел дорогу, на которую ступила Хината, и почувствовал себя жалким, проигравшим, несмотря на намечавшуюся победу.
Зато теперь он был не один. С Хинатой; и ради этого чувства, ради того, чтобы делить бой вместе с ней, как жизнь, стоило продолжать. Довести все... до логического конца.
В это бою они были – две половинки одного целого. Ни больше, ни меньше.
Разделить – разве что вместе с кровью.
Иероглиф «Счастье».
Недзи откинулся назад, неотрывно глядя на рисунок.
Она падает, а он не имеет права поддержать ее.
Таково ее желание – вольное падение…
При роскошных крыльях.
Это ли счастье?
Нет.
«Она слишком много отдает другим, забыв про себя. Так нельзя. Зачем падать, если можно избежать падения? Если точно знаешь, куда идти – к чему усложнять себе путь?»
Недзи знал, что Хината не послушает его, даже попытайся он объяснить ей. Она не принадлежит никому, кроме себя, она не обязана слушать кого-то еще. Тем более его.
Он с раннего детства вынужден был присматривать за Хинатой, и мучился, и тяготился этим, и мечтал стать свободным, не замечая свободу, которая была на расстоянии вытянутой руки. Он сам едва не уничтожил ее – свою надежду на спасение.
Иероглиф «Надежда».
Именно поэтому Недзи ненавидел Хинату – за то, что она давала ему надежду и не могла дать ничего свыше.
Именно поэтому обижать Хинату – раньше, еще до памятного поединка – было так сладко. Сердце замирало в груди, когда ее щеки краснели от подступающих слез, а глаза становились большими и влажными.
Было в этом что-то тягуче-приятное – говорить ей резкие слова, а потом жадно наблюдать реакцию.
А Хината все прощала, раз за разом, потому что верила в Недзи.
Иероглиф «Вера». Недзи задумчиво посмотрел на него. Он до сих пор не понимал, откуда у Хинаты сила верить в других и почему нет силы поверить в себя.
Если бы он мог помочь ей в этом... Если бы имел право.
Нехорошее предчувствие достигло предела; Недзи бросил кисточку и сорвался с места, не успев завершить последний иероглиф.
Он увидел ее сразу же – не нужно было далеко ходить.
Хината лежала под деревом, неестественно подвернув ногу, и смотрела в небо остановившимся взглядом. Из уголка ее рта тянулась тоненькая струйка крови; бьякуган по-прежнему не показывал никаких нарушений в ее чакре, но Недзи уже понял, что на этот раз не может доверять своему улучшенному геномом зрению...
Так же, как и медлить.
Подхватив Хинату на руки, Недзи нес ее туда, где должен был услышать свой приговор, а в его тетради подсыхал начатый иероглиф...
***
«Я подражаю тебе».
По плечу стекала кровь. Красное на черном; Хината машинально облизнула запекшиеся губы.
Встать. Сражаться. Только вперед. До последнего. Не отступать. Никогда. Несмотря ни на что. Добиться своей цели, не ради того, чтобы признали все – просто потому, что иначе не бывает. Не может быть.
Встать.
«Ты ведь тоже – так».
Плечо обнажено – темная водолазка лопнула, не выдержав удара, подставляя беззащитную плоть под острые лезвия.
«Если бы у меня не было тела.
Если бы я была духом, в жилах которого вместо крови – победа.
Если бы...
Может, тогда я смогла бы приблизиться к тебе. Хотя бы на шаг.
Вперед, только вперед; у меня нет выбора».
Спиной опираясь на ствол дерева, Хината зажимала рану ладонью. На плече будто роза цвела – красная, кровавая. И кровь текла – тоненькими щекотными струйками. Почему они такие горячие?
Руки ни на что не годятся – до тех пор, пока она не перевяжет рану. Если она потеряет еще немного крови, то не сможет сражаться. Станет обузой. Она всю жизнь была досадной обузой; не могла идти сама, спотыкалась на ровном месте. Ей требовалась опора...
А ему – нет. Несмотря на это, на то, что не нуждался в других людях, он всегда уделял Хинате гораздо больше времени, чем мог себе позволить, и неважно, чем это объяснялось. Его внимание, порой унизительное, порой оскорбительное, неизменно делало ее сильнее, заставляло сердце биться быстрее, прокачивая слабую жидкую кровь – ту самую, которая сейчас пыталась вытечь из ее тела.
Благодаря ему Хината делала то, чего сама от себя не ожидала. Его возражение было тем, чего ей не хватало для развития; все либо было слишком мягки с ней, либо игнорировали само ее существование. Он не стеснялся сказать ей правду, и эта правда заставляла прикусить губу и забыть о том, что такое жалость к себе.
Само его существование было для нее побуждением действовать. Хината видела: он – может; а ведь он – почти она. Если у него получается, то получится и у нее. Она не сможет идти тем путем, которым идет он; в нем нет сомнения, а она не может не сомневаться. Поэтому она выберет другой путь. И не отступит. Никогда.
Она восхищалась им; но обузой быть не хотела. Если она не может справиться сама... тогда лучше ей умереть прямо сейчас. Если она не рискнет – то никогда не узнает, на что способна.
Затянув зубами бинт, Хината попыталась активировать бьякуган. У нее не должно было получиться, и так на пределе, но собственное состояние уже не имело для нее значения. Она не собиралась сдаваться.
Он сдаваться не умел. Она помнила... день, когда он едва не умер ради того, что считал правильным.
«Я подражаю тебе».
Отдышавшись и не оставляя попыток применить додзюцу, Хината все же сумела подняться. Тело было как резиновое – с той лишь разницей, что резина не может болеть.
Шикамару из-за соседнего дерева показал знаком – оставайся на месте. Его движения были все так же уравновешенны, но Хината видела – занервничал. Близок к провалу. Они оба близки, и не в последнюю очередь по ее вине.
Дезинформация – десяток вражеских дзенинов вместо троих чуунинов, и победить невозможно. Шикамару настаивал, чтобы Хината улетела вместе с Саем – больше двух человек его нарисованная птица выдержать не могла, – но девушка отказалась. Сказала, что в одиночку Шикамару не справится, и Нара, к ее удивлению, не стал возражать. Для нее это всегда было сложно – идти против чьей-то воли, говорить «нет» вместо «да», которого ожидают, но она понемногу приучала себя.
После разговоров с ним это было и вовсе проще не придумаешь. Он говорил «нет» много чаще, чем да, все свои силы бросая на отрицание, и не побеждал, оставаясь собой.
Предать себя – вот что значит проиграть. Большинство людей проигрывают по нескольку раз по дню. Они считают, будто идут вперед, но на самом деле давно сбились с пути, отклонившись на единственный градус... который еще ой как даст о себе знать потом, когда будут пройдены многие километры.
Хината не собиралась винить в этом никого, кроме себя, и в первую очередь хотела скорректировать собственный курс. А это невозможно сделать без взаимодействия с другими людьми.
Нередко бывает и так – то, что на первый взгляд абсолютно не связано с твоей целью, обеспечивает более легкий и безболезненный путь к ней.
Цель Хинаты была очень проста.
Она собиралась стать главой клана Хьюга. И не по праву крови, а исключительно благодаря личным заслугам.
Хината не считала, что должна превосходить кого-то в бою. Только – защищать, ведь на самом деле это гораздо сложнее.
Она знала, что должна закалить себя, как клинок – в огне, а потом окунуть в ледяную воду.
Никто не мог сделать этого за Хинату. Только она сама.
И больше она не боялась.
«Все потому, что я подражаю тебе».
Хината немного удивилась, когда на этот раз ей неожиданно удалось добиться своего, и обрадовалась оказанному доверию. В окружении, в котором она росла, о доверии можно было только мечтать, и она не собиралась оставлять это как есть. В клане Хьюга прежде всего ценились сила, воля и дисциплина. Достаточной силой Хината пока не обладала, но она верила, что у нее есть воля. И желание измениться.
Просто дисциплина ничего не могла изменить. Не в ее случае. У нее все было не так, с ней все было не так, но она просто не имела права на то, чтобы опустить руки.
Он не делал этого, хотя ему было много сложнее. Он был лишен всего того, что принадлежало Хинате по праву рождения, но сумел сохранить – себя.
Пусть он никогда об этом не узнает, пусть они только и могут, что причинять друг другу боль, и поэтому им лучше не сближаться, потому что слишком много боли – не есть здраво, это отбирает жажду жизни...
Жаль, что он не узнает.
«Я подражаю тебе».
Хината не знала, почему сейчас думает об этом. Тактика Шикамару не была доступна ее пониманию, но временное отступление заставило отвлечься, и это было плохо. Она и так уже была ранена и этим подвела напарника. Получалось, что вреда и беспокойства от нее больше, чем пользы, а это Хинату категорически не устраивало.
Может, поэтому и вспоминала сейчас о своих причинах продолжать бороться?..
Она замотала головой, не соглашаясь с тем, чтобы бездействовать и дальше. Шикамару нахмурился: «Нарушаешь приказ?!»
Хината знала, что не с ее уровнем умения нарушать приказы. Вот Наруто-кун мог бы... Или он.
Он сам отдавал приказы – гораздо лучше, чем подчинялся, потому и стал дзенином раньше всех своих одногодков. А она...
А у нее созрел собственный план, как склонить чашу весов в их сторону.
«Я их отвлеку», - знаками показала Хината, тенью выскользнув из-за дерева. Шикамару только за голову схватился, но остановить ее уже не успевал. Она атаковала, совместив слабенькую иллюзию и нити чакры, прикрепленные к отправленным в полет кунаям; она все-таки смогла активировать бьякуган, но на фамильные атаки сейчас была неспособна. Пришлось использовать более простые техники...
Техники, которых от представительницы клана Хьюга – глаза Хинаты выдавали ее с головой – никто не ожидал.
Прикреплять нити чакры к предметам ее научил Канкуро – хмурый парень из Песка, брат нынешнего Казекаге. Последние четыре года он часто бывал в Конохе, сменив свою сестру на посту посла, и Хината сопровождала его вот уже два года – вместо Ино-сан, которая всерьез увлеклась медициной и каждую свободную минуту проводила, занимаясь любимым делом.
Поначалу это было сложно. Хинате с трудом удавалось выдавить из себя запинающееся: «К-Канкуро-с-сан», где уж ей давать ему подробные инструкции. К счастью, Канкуро и без нее прекрасно знал, что делать. Первое время Хината чувствовала себя бесплатным приложением к тому, кому должна была всячески помогать. Канкуро не отличался разговорчивостью и упорно делал вид, будто ее вообще нет рядом. Его редкие реплики, вроде: «Я собираюсь заглянуть в «Ичираку», не были адресованы никому конкретно, поэтому Хинате иногда казалось, что он говорит сам с собой.
Подобная «работа» ужасно ее расстраивала. Хинате было легче говорить с зеркалом, чем с почти незнакомым человеком...
Пока кое-что не произошло.
Как-то раз, прогуливаясь по Конохе, Хината и Канкуро услышали чей-то приглушенный плач. Переглянулись – и, не сговариваясь, бросились в темную подворотню, откуда он доносился.
Надо сказать, в Конохе было мало таких подворотен, и особой опасности в них не предвиделось – все-таки селение синоби. Беспорядки исключены, но...
Плач – это уже нехорошо. Особенно такой, надрывный, отчаянный.
Как выяснилось, плакала девочка. Ее нарядная одежда помялась и испачкалась, светлые волосы растрепались; она явно пряталась здесь, прижимая к груди какую-то деревянную игрушку.
«Кукла», - неожиданно поняла Хината. Простенькая игрушка не вписывалась в образ юной химе из богатой семьи; похоже, девочка оказалась здесь именно из-за куклы.
- Что случилось? – спросил тогда Канкуро, и Хината впервые услышала тепло в его голосе. Настоящее, человеческое.
- Мо... моя Минэ, - всхлипнула девочка. «Храбрая защитница»... Хорошее имя для куклы, отметила Хината. Наверное, такая игрушка может отгонять злых духов. – Она сломалась!
Доверчиво показала куклу незнакомым людям; Канкуро присел на корточки, разглядывая. Рядом с ним устроилась и Хината.
У Минэ действительно не хватало одной руки.
- Мама говорит, что теперь Минэ надо выкинуть... – личико девочки скривилось. – Что есть более красивые куклы, а эта мне не подходит... Но я хочу только ее!
- Хватит реветь, - посоветовал Канкуро. – Терпеть не могу женские слезы.
Он улыбался, действительно улыбался.
- Твою куклу можно легко починить, - протянул руку. – Доверяешь?
Девочка завороженно кивнула. Ее не пугал ни его странный внешний вид – одни узоры на лице чего стоят, – ни повязка хитай-атэ, указывающая на его принадлежность к чужому селению.
С ее куклой было что-то не так; с ней самой – тоже. Он пообещал это исправить. Просто так, от широты души. И разве она могла отказаться?
Починка куклы не заняла у Канкуро много времени. Его как раз хватило на то, чтобы умыть девочку и расспросить ее о том, где она живет. Ребенок охотно пошел на контакт с Хинатой, даже позволил угостить себя чаем. На прощание девочка коротко поклонилась Канкуро, а Хинату попросила нагнуться и, ничуть не смущаясь, чмокнула в щеку.
- Людей чинить сложней, чем куклы, - сказал Канкуро потом. Напряжение между ним и Хинатой после того случая сошло на нет. Хината запоздало поняла, что он сам не знал, как и о чем с ней говорить. – Нельзя допускать, чтобы они ломались.
Хината кивнула. Неожиданно поделилась с ним своим опасением:
- Я хочу защищать их... Всех, кого знаю. Не хочу, чтобы защищали меня. Но... мне не хватает сил.
- Потренировать тебя? – предложил Канкуро тогда. Вот так, просто.
Сейчас полученные от него знания оказались как никогда кстати; Хината превосходно владела чакрой. Найти бьякуганом затаившихся противников было не так уж просто; метнуть в них кунаи, удерживаемые невидимыми нитями, и пропустить чакру сквозь лезвия, добавляя им длины, оказалось неожиданно просто. Хината сама не поняла, как это у нее получилось.
Просто какая-то важная часть ее была сломана – уже давно. Починить ее мог только один человек, и для того, чтобы быть ближе к нему, она твердо решила стать лучше... Стать собой, как он.
«Я подражаю тебе».
Несколько синоби упали с деревьев, издав приглушенные вскрики; они были выведены из строя.
А напротив глаз Хинаты оказались чужие глаза, черные и злобные; на нее напала вражеская куноити. Увернуться Хината не успевала. Она вообще ничего не могла больше сделать; ее ноги подогнулись, и Хината, потеряв опору, полетела с ветки вниз. Она почти полностью потратила свою чакру; ее силы были на пределе.
Вражеская куноити, недолго думая, прыгнула следом. Растянула губы в хищной улыбке...
«Я не хочу умирать.
Нет... Я не могу умереть. Не сейчас!»
И чей-то голос, смутно знакомый, спросил у Хинаты: «Ты уверена?»
«Да!» – ни тени ее обычных сомнений.
На мгновение Хинате показалось, что в глазах напавшей на нее куноити почернели даже белки; а потом ее взгляд остекленел, и противница камнем рухнула вниз. Хината могла бы поспорить, что она мертва.
Впрочем, спорить ей ни с кем не пришлось – в следующий миг Хината потеряла сознание.
«Если бы я была духом, в жилах которого струится победа...»
***
- Около двадцати дней, - сказала Сакура.
Недзи будто онемел.
- Дольше она не проживет, - в голосе Сакуры звучала усталость. – Инфекция, поразившая ее чакру... она не лечится. Никак. К счастью, это не заразно.
Сакура утерла пот со лба. Опустилась на стул рядом с Недзи, заглянула ему в глаза – затуманенный двадцатью часами бодрствования светло-зеленый взгляд.
- Я ничего не могу для нее сделать. Прости.
Ей нужно выспаться, подумал Недзи. Она уже на пределе. Это видно по ее чакре, да и сосуд на веке лопнул.
- С чакрой Хинаты-сама было все в порядке, - сказал, пытаясь отрицать очевидное. – Я смотрел бьякуганом.
- Думаю, не ты один. Эту инфекцию невозможно обнаружить бьякуганом. Я сама сначала не могла понять, в чем дело. Хината жаловалась на тошноту, кровотечения, слабость... Я даже сначала подумала, что она беременна, - Сакура невесело улыбнулась, - еще некоторые признаки совпадали.
Недзи не смог ничего ответить.
- Потом догадалась проверить при помощи новейшего аппарата... Он определяет проблемы с чакрой гораздо лучше додзюцу – не в обиду Хьюгам сказано. Так вот, на последней миссии с Хинатой что-то случилось. Она не говорит, что именно... а может, сама не знает до конца. В общем, теперь ее система чакры полностью поражена. В течение двадцати дней это будет особенно не заметно... Обмороки там, кровь носом, реже – рвота. А по истечении этого времени в теле Хинаты не останется ни капли чакры. Она уйдет вся за какие-то пару часов.
Недзи не нужно было объяснять, чем это грозит.
- А Цунадэ-сама? – спросил с затаенной надеждой. – Она может что-то сделать?
Сакура покачала головой. Сжала его ледяную ладонь:
- Мы никогда с таким не сталкивались... Держись.
- Что вы собираетесь делать с Хинатой-сама? – спросил Недзи, аккуратно высвобождая руку. Ему была противна Сакура и ее искреннее сочувствие. Он знал, что не должен думать так, но не мог ничего с собой поделать.
По прихоти кого-то свыше он должен был лишиться единственной, которая могла примирить его с его собственным существованием.
- Оставим ее в диспансере. Постараемся... может... – Сакура начала запинаться.
- Нет, - отрезал Недзи. – Ты уже сказала ей?
Сакура покачала головой, не понимая, к чему он клонит.
- Хината пока ничего не знает.
- Не говори никому, - тут же отозвался Недзи. – Кроме Цунадэ-сама. А ей не говори, что «заболевшая» – это Хината.
- Но так нельзя, - засомневалась Сакура. – Мы – медики, только мы можем помочь ей...
- Ты уже призналась в собственной некомпетентности. Если не можешь ничего сделать для Хинаты-сама, то, по крайней мере, не отравляй ее последние двадцать дней, - голос Недзи звучал холодно и спокойно. Он еще не знал, что будет делать, но был уверен – справится.
А иначе нет смысла жить.
«Все будет, как ты захочешь, Хината; только не уходи. Ты не можешь уйти вот так; на кого мне тогда равняться, от какой точки отталкиваться, когда строю собственную жизнь?
Ты не можешь уйти, не узнав, что я тебе подражаю».