Свитки

Он получился каким-то несуразным. Это говорили все — соседи, сослуживцы, бабушка и, что самое обидное, отец тоже. И даже зубы у него, когда прорезались, оказались не заостренными, как у всех, а обычными — сказались гены прадеда, пришедшего в Кири из Кумо. И только для мамы он оставался самым лучшим на свете. Но недолго — когда ему исполнилось три года, она погибла на миссии. Бабушка его была ниндзя старой закалки, получившая суровое обучение в Академии, с успехом прошедшая жесточайший Кровавый экзамен на генина, из-за которого Киригакуре получила звание Деревни Кровавого Тумана, и едва ли не до последних лет выполнявшая сложные миссии в ранге джонина. Она взялась за воспитание неудавшегося по всем параметрам внука согласно своему разумению, поскольку отец постоянно пропадал на миссиях и в занятиях с никудышным ребёнком не видел смысла. Все те добрые книжки и сказки, которые читала ему мама, были сложены в стопку и убраны подальше, чтобы не отвлекали в трудном пути становления ниндзя. В результате Куроски Райга, болезненный, хлипкий, нежный мальчик с удивительно добрыми и любопытными глазами цвета грозовой тучи, так любивший сказки и истории про зверушек, и плакавший, когда кто-то в книжках этих самых зверушек обижал, уже в пять лет пылал желанием стать самым сильным ниндзя, чтобы убивать любого, кто обижает слабых. Убивать мучительно и безо всяких сожалений. Он вовсе не был жесток от природы, просто его жалость к обиженным вызывала желание отплатить обидчикам сторицей — так, как они того заслуживают. И к тому моменту его физические данные вполне уже могли Райге это позволить. Однако в Академию мальчика отдавать не спешили — бабушка была уверена, что ее слишком чувствительному и мягкотелому внуку там делать нечего — во всяком случае, экзамен он точно не пройдет, а такого позора ей не пережить, да и жалко убогого — убьют ведь. Сердобольность, считавшаяся едва ли не слабостью, не даст мальчишке сражаться в полную силу со своими же товарищами в Кровавом экзамене. Однако после того как Райга с нездоровым удовольствием перебил одному из соседских детей позвоночник в пояснице, чтобы тот не смог бежать, облил его горючим и поджег за то, что тот сделал то же самое с бродячей кошкой, бабушка задумчиво почесала голову. Способность держать эмоции под контролем и вступить в смертный бой на выживание, пусть даже с лучшим другом, если того требует деревня — это одно, а такая жестокость — уже совсем другое. Старой шиноби подумалось, что она упустила что-то важное, а где-то слегка перегнула палку в своем стремлении выбить из плаксы ненужную мягкосердечность и вырастить из него бойца. Но как это исправить, она не знала, поэтому переложила ответственность на плечи профессиональных учителей и отправила Райгу в Академию. А отец наконец-то мог с гордостью смотреть на своего сына, не посрамившего честь семьи и тоже вставшего на путь шиноби, и с удовольствием принялся обучать его владению мечом.

Райга прилежно учился, не хулиганил, выполнял все требования сенсеев как положено, радовал успехами наставников и семью, ровно и успешно шел к выпускному экзамену. Его нельзя было назвать гениальным, но и посредственностью он тоже не был. С виду тихий, незлобивый, спокойный и задумчивый, в бою он преображался до неузнаваемости. Ему пророчили блестящее будущее — клановые техники Райтона — здесь гены прадеда из Кумо пришлись как нельзя более кстати, — превосходное владение мечом, довольно высокие способности, и главное, вдумчивость, умение концентрироваться и не впадать в бешенство, уравновешенность и ум со временем и опытом могли обеспечить ему даже ранг джонина. И никто не считал, что психика Куроски имеет какие-либо отклонения.

К концу обучения в Академии желание маленького мальчика долго и мучительно убивать всех, кто обижает слабых, пропало. И вовсе не потому, что Райга растерял свою сердобольность и очерствел. Все те же неискоренимые жалость и сострадание, несвойственные жестоким принципам Киригакуре, переросли в желание подростка убивать быстро и безболезненно, чтобы не причинять ненужных мучений. Он оттачивал свои навыки, желая стать сильнейшим, но лишь для того, чтобы убивать быстро, а не ради самого убийства. Просто он слишком много успел повидать. Именно благодаря этому он блестяще прошел выпускной экзамен, с лёгкостью убивая своих друзей, с которыми проучился бок обок несколько лет.

Шли годы, Куроски Райга вырос в красивого, очень высокого и крепкого парня, стал джонином и одним из легендарных Семи Мечников Тумана, поступил в АНБУ. Среди Семи Мечников ему довелось служить плечом к плечу с Забузой Момочи и Хошигаки Кисаме, и по службе они были его товарищами, а по жизни — врагами. Куроски ненавидел их за тупую, неоправданную жестокость, и когда им выпадали совместные миссии, Райга лишь скрипел зубами, глядя на то, что вытворяют его напарники. Но напарниками они пробыли недолго — сначала Киригакуре предал Хошигаки, подавшись в преступную организацию, а затем и Забуза, подняв бунт против Мизукаге, бездарно проиграв его и сбежав к бандитам, стал нукенином-наемником. Они больше не были его товарищами по службе, но врагами остались навсегда, и Куроски поклялся, что если им доведется когда-либо встретиться, он убьет обоих. На этот раз без жалости и милосердия. Впрочем, как ни странно, почти все мечники из знаменитой семерки рано или поздно подавались в нукенины, но Райга желал встречи лишь с этими двумя.

Однако профессия вынуждала его и самого слишком часто убивать, а работа не оставляла времени для жалости. Он страдал после, вернувшись домой, вспоминая тех, кого лишил жизни. Однажды Райге пришлось вырезать целую деревню, со стариками, женщинами и детьми, и после этой миссии он плакал, как в детстве. Тогда Куроски впервые подумал, что в том поселении не осталось никого, чтобы устроить этим несчастным достойные похороны. И вскоре после этого события ему стало казаться, что его психика играет с ним в какие-то непонятные игры. Ощущения, что кто-то подкрадывается или дышит за спиной, звуки — в основном крики и стоны, будто издали, чуть слышные, едва различимые запахи — крови, озона и почему-то яблок... Но очередной медосмотр ничего не обнаруживал, и Райга все списывал на перенапряжение и переживания о том, что это совсем не та работа, которой он хотел бы заниматься. Он был одинок, не водя ни с кем близкой дружбы и не завязывая новых знакомств. И выбираться из своего одиночества Райге не хотелось — не видел смысла.

А потом в его жизни появилась Она. Рыжая, бешеная, с нахальной ухмылкой, обнажавшей острые акульи зубы, как и у большинства местных жителей, чья кровь не была разбавлена вливанием извне. И такая маленькая, хрупкая, казавшаяся юной девочкой. Она и была девчонкой, едва ли прослужившей пару лет после Академии, когда ее, благодаря исключительным клановым способностям, приняли в общество Семи Мечников. Ринго Амеюри. Гордая, отважная и очень сильная куноичи. Она убивала легко, с наслаждением, и никогда никому не оставляла даже шанса выжить. Джонин Ринго была полной противоположностью тихому, спокойному, склонному к философским размышлениям и рефлексиям джонину Куроски — отчаянная, насмешливая, жестокая, резкая и грубоватая, способная залепить таким словечком, что взрослые мужики терялись и краснели, и быстрая, как две молнии, которые, змеясь и треща, выстреливали из ее двухклыковых мечей Киба, без промаха поражая противника. Слишком жадная до жизни, порой она вела себя как мальчишка, будто детство, лишенное обычных радостей, прорывалось из нее, и если она умела ненавидеть до громового разряда молнии, то и радость ее была такой же яркой вспышкой. Между Ринго и Куроски вообще не было ничего общего, ни одной точки соприкосновения, абсолютно. Кроме внезапно вспыхнувшей бешеной и необъяснимой любви.

Эти пару коротких лет Райга не слышал ни звуков, ни запахов. Он был счастлив. Амеюри вертела им, как хотела, порой злилась из-за его слишком спокойного и меланхоличного характера, язвительно поддевала, часто тормошила, в один миг превращаясь в кружащий вокруг него рыжий вихрь, а порой вдруг становилась тихой, нежной и ласковой, как кошка. Райга, такой большой по сравнению с крошечной девушкой, относился к ней со всей бережностью и нежностью, которую некуда было приложить его мягкому сердцу все эти годы. Он любил ее безумно, болезненно, наслаждаясь и страдая одновременно, боясь каждого дня, который мог бы отнять его рыжее солнце, осветившее такую серую и залитую чужой кровью жизнь. Но Ринго смеялась над ним, а когда засыпала в его огромных ручищах, таких сильных и крепких, что могли сломать шею одним движением, и таких нежных и ласковых с ней, ластилась к нему и жарко обжигала дыханием шею, когда на ухо шептала клятвы, что никогда не покинет его.

Она не сдержала своих обещаний. Рак мозга. В их роду уже были случаи. Когда стало понятно, в чем дело, было слишком поздно — болезнь пряталась, незаметно подтачивая изнутри, а когда это стало слишком заметно, медицинские технологии и дзюцу уже были бессильны. Врачи говорили, что жестокость и сквернословие Ринго были одним из симптомов, но кто мог подумать. Райга не отходил от нее ни на минуту, водил гулять, осторожно поддерживая и перенося на руках через ступени, а когда она слегла, сидел и держал за руку, придумывал на ходу и рассказывал ей сказки, под которые она, наколотая лекарствами, забывалась тяжелым беспокойным сном. Держал ее голову, убирая когда-то роскошные, а теперь потускневшие и поредевшие волосы, когда ее рвало, переворачивал, менял постельное белье, обтирал, выносил утку. Когда бывал на миссиях и оставлял Амеюри на попечение ее родственницы, сходил с ума, что именно тогда, когда его нет рядом, когда она не чувствует его любви, поддержки и заботы, она умрет, и он даже не успеет в последний раз сказать ей, как сильно любит. Он снова начал слышать звуки, ощущать запахи, к которым теперь примешивался запах тления. Ему постоянно чудилось, стоило только выйти за чем-нибудь из комнаты, что Амеюри поднялась с постели и сейчас тихо стоит за его спиной. Он знал, что это невозможно, но оборачивался, обливаясь потом и понимая, что с его головой тоже творится неладное.

Амеюри сгорела быстро. Обидная, бесславная смерть для шиноби. Перед уходом она успела сказать, что хочет, чтобы Райга взял на память о ней ее мечи. Ей больше нечего было подарить ему, и она надеялась, что они всегда будут спасать ему жизнь. А потом эта жизнь превратилась в ад.

И вот тогда в голове Куроски что-то щелкнуло, словно сработал переключатель. Он снова погрузился в пучину страданий, размышлений о смысле жизни, о смерти как избавлении, и часто просыпался в слезах. Амеюри не отпускала его, и в этих снах, поначалу теплых и радостных, она всегда покидала его по той или иной причине, будь то ссора, измена или смерть. До утра он выл от тоски и боли, кусая кулаки, чтобы заглушить себя. Днем он механически жил, выполняя работу, чувствуя лишь тупую тяжесть под сердцем, и с нетерпением ожидал ночи, когда хотя бы во сне снова увидит Ринго. И будто в память о той, которая убивала, не зная жалости, он начал убивать так же. Он отнимал жизни, думая лишь о том, что все они недостойны существовать в этом мире, раз Амеюри умерла. В его сердце вновь поселилось глухое одиночество, от которого он, казалось, избавился с появлением рыжего солнца. Только теперь оно было черным и злым.

Райга сходил с ума. Он чувствовал это, когда уходил в свою последнюю миссию, как АНБУ Киригакуре. Его целью был преступник, но Куроски не знал, как он выглядит, поэтому без раздумий уничтожил всех в деревне, где согласно наводке тот скрывался. Он не смог убить лишь одного странного мальчика, инвалида, не способного ходить, которого из-за его дара видеть сквозь препятствия вся деревня боялась и считала изгоем. Ребенок был так же одинок, как и сам Райга, и джонин увидел в этом некий тайный смысл провидения, которое послало ему эту встречу, чтобы избавить, наконец, его от одиночества и тоски. Он забрал мальчишку с собой, сняв с головы хитай со знаком Киригакуре. Бывший джонин Тумана Куроски Райга оставил его на полу пустой, заросшей паутиной и грязной хижины, так похожей на его жизнь, и, будто шагнув в новую, отправился прочь, подальше от тех мест, которые слишком напоминали о Ринго. Так он тоже стал нукенином.

Прошло несколько лет, нукенин и мальчик странствовали вдвоем, пока не обосновались в одной из деревень, создав свою собственную общину. Райга был ногами мальчика, а Ранмару, как звали найденыша — удивительными глазами Куроски. Мечник заботился о нем, как о собственном сыне, как о лучшем друге, как о младшем брате, которых у него никогда не было, и делал все, чтобы подарить тому, кто из-за недуга не мог выползти дальше порога своей хижины, весь мир. И пусть Райгу боялись и считали конченным психом все, кто был вынужден работать на него, теперь он снова чувствовал себя счастливым. Он больше не был одинок, и теперь у него появилась возможность устраивать торжественные и красивые погребальные церемонии всем, кому только можно, отдавая дань почтения и оплакивая. И не имело значения, что люди, над чьими могилами он рыдал, еще живы и в панике пытаются освободиться, царапая крышки гробов под землей и медленно погибая в мучительной агонии удушья и ужаса. Все было хорошо, все было правильно. Наверное, Райге нужно было стать не шиноби, а священником или монахом, чтобы он мог посвятить свою жизнь не убийствам, а милосердию. Все равно эти люди когда-нибудь умрут, возможно, даже от болезни, так же медленно и в невыносимых страданиях, как его Амеюри. И возможно, совсем некому будет устроить им погребение и оплакать. Так почему же никто не ценит его сострадания?

И вдруг пришли эти подростки из Листа. И отняли у него Ранмару. Он тоже клялся, как и Амеюри, что никогда не оставит Райгу. И как Амеюри, так же предал его. И пусть Ранмару пытался объяснить свой поступок тем, что так жить нельзя, что можно по-другому, и звал за собой, Куроски больше не видел в этом смысла. Он бесконечно устал от смертей, от боли, от одиночества. Райга лишь надеялся, что Ринго Амеюри, его личное солнце, все еще ждет его там, за последним пределом.
И когда тело бывшего шиноби Кири летело вниз со скалы, сброшенное наглым светловолосым мальчишкой с лисьими усами, Райга еще мог спастись. Но зачем? Не было больше никого, кому бы он был нужен, и кто бы любил его. Райга лишь выставил вверх в последнем дзюцу мечи Киба, подаренные любимой, чтобы они защищали, а теперь забрали его жизнь, и устало произнес:

— Молния, устрой мои похороны.
Ведь в этом мире не осталось больше никого, кто мог бы милосердно это сделать для него и с любовью оплакать.